Мудрая Татьяна Алексеевна : другие произведения.

Чёрная невеста

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.43*6  Ваша оценка:

ЧЁРНАЯ НЕВЕСТА

   Прикольная церковь: гибрид средневекового замка со свадебным пирогом. Нет, правда. Высокий цоколь, круговая галерея с узкими бойницами, высоченный столп: то ли донжон, то ли барбакан. Лестница, ведущая ко входным вратам, крута и не имеет перил. Нижняя база в плане даёт крест, но не обыкновенный - больше всего он похож на цветок сирени или четырехлопастный клевер. А уж навершие башни! Натуральный венец, царский или свадебный. Из восьми лепестков по числу башенных граней, а сверху имперский крест на яблоке. Воспоминание о том, как на открытии здесь молился сам царь Пётр, а потом венчали его сына. Того самого, изменщика и удавленника.
   Но мрачные мысли здесь не лезут в голову даже с мылом. Остаются на периферии сознания. Потому что - статуи и горельефы святых, щиты, гирлянды и цепи, амурчики под кодовым названием "путти" снаружи. Белая лепнина на голубом фоне, резные деревянные хоры и алтарная перегородка внутри. Поставленные дыбом фигуры в ярких хламидах строятся в боевую стену. Потемневшее масло недавно смыли с икон реставраторы, нежность прежних тонов и оттенков ушла в одно время с украденными государством окладами. Сусальное золото рам заменили на краску, ажурный мрамор на гипс... а так всё осталось как было.
   Свет спускается из-под венчанной главы по ярусам, как по расходящимся книзу ступенькам, и широким снопом ложится мне под ноги.
   Чтобы наткнуться на шелковистую, нежно-бархатную тьму.
  
   В детстве я боялась спать одной в комнате: ночник не выручал, потому что едва мама его тушила, как силуэты оказывались на прежних местах, прямо прижимались к кроватке с решётками по обеим сторонам. Такие прозрачные: словно вырезаны художником из складчатой папиросной бумаги или наведены мелком на свежем асфальте. Такие красивые: слишком хороши для того, чтобы можно было их не бояться.
   Себя саму я красивой не считала. Тёмно-каштановые волосы, когда у прочих дедсадовских девчонок были русые, голубоватые глаза-бельма, на переносице нечто вроде таких усиков, которые вырастают у брюнеток преклонного возраста. Оттого кажется, что вместо двух бровей перечёркивает лицо одна, большая такая и мохнатая. А вместо носа - тонкий хрящ.
   Всё изменилось, когда маме посоветовали хорошего детского психиатра.
   - Какая ты хорошенькая, Асечка, - сказал он нам обеим с порога. - Мама тебе репродукции икон показывала?
   - Дома у нас список Богоматери старого дела, - ответила мама. - Казимирской.
   - Теперь понятно, - кивнул он, смеясь внутри себя. - Там ведь очи неканонические - сплошная бледная синева. Кажется, вы, голубушка, будучи в тягости, часто Ей молились?
   Это доктор к маме обратился: голубушка. Будто она птица какая-то.
   Такое предание было: если долго смотреть на изображение, ребенок получится его копией. Вот доктор и пошутил.
   Икона не может быть уродливой, даже если она совсем необычная. Значит, я и в самом деле хорошенькая.
   А когда мама поделилась своими бедами, врач посоветовал сначала показать мои глаза окулисту. "Очень быстрая, почти мгновенная аккомодация, - поставил тот диагноз. - Не зрачок, а мимоза. Причём в одну сторону: от света к темноте. Яркий дневной свет может причинить боль, лампы накаливания - неприятную сухость век, современные эргономические светочи - общий дискомфорт. Имеет место своего рода атавизм, но в пределах нормы. Попробуйте пока дольше сидеть рядом с девочкой, не зажигая ночника".
   Вот так и вышло, что к тому времени, как мне идти в первый класс, я почти подружилась со своими призраками: Летучей Голландкой, Хмурым Монахом, Скользящей и Дракокрысом. Мы были одинаково темны и одинаково светлы, в одной и той же степени имели право быть - и оттого могли беседовать на равных. Здесь нет никакой логики, но помогало это тогда мне здорово.
   Вот только ничего нельзя было поделать с первым моим недостатком: излишней чувствительностью к свету, которая всё разрасталась. Мне покупали самые дорогие очки от солнца - стеклянные, тяжёлые, в оправе, напоминающей о сварке электродом. В жару приходилось пудриться или носить шапочку с длиннейшим козырьком. За манеру носить длинные рукава и юбки до щиколоток одноклассники дразнили меня мусульманкой.
   Ночью всё было иначе: я снимала очки, сбрасывала одежду, и тёмная нежность омывала широко раскрытые глаза, тысячью ласковых пальцев касалась кожи, запускала их в плоть и невидимым излучением насыщала кости. В привычное для других время суток я стала спать всё меньше, ложиться в постель - всё раньше. Помимо прочего, к тому времени, когда я окончила колледж и стала совершеннолетней, мне хватало двух-трёх часов, наполненных быстрыми снами. В многоцветных видениях уже никогда не поселялся страх, хотя вдоволь было одиночества. Но одиночество во многом похоже на темноту: сначала смущает, а потом жить без такого не можешь.
   Колледж был продвинутый, в универ оттуда мало кто поступал, но лишь по той причине, что работа по душе и без этого находилась. Я моделировала костюмы: конечно, не от кутюр, но и не прет-а-порте, - и сама шила. Они имели спрос у тех, кто хотел выглядеть по-своему.
   А самый роскошный цвет, по-моему, чёрный. Как ворон и как смоль, как грива дикого жеребца и многослойный лак на китайской шкатулке. Вот нарядами в таком стиле я особенно увлекалась. Другие мои собратья увлеклись тоже.
   Так кончилось моё одиночество индивидуальное и началось совместное.
  
   Я стояла под самым куполом, слегка запрокинув голову: тяжёлый шлейф волочился аспидным хвостом, угольного цвета корсаж плотно держал рёбра и талию, воротник-стойка взрывался у самых ушей тончайшим испанским кружевом, перчатки, доходящие до локтя, придерживались на буфах рукавов широкими браслетами тусклого серебра со вкраплением гагатов. По корсажу вилась цепочка такого же металла с анкхом - египетским крестом, у которого наверху петелька. Неизбывные очки, сдвинутые на макушку, служили обручем для волос, закрывающих плечи и таких же чёрных, как и всё прочее. Кроме лица: поверх него я привыкла рисовать непроницаемо белую маску и заново наводить крутые брови той же оттеночной краской, что шла на волосы. В соответствии с рекомендациями Ивана Егорыча Забелина, который написал многотомную "Жизнь русского народа". Только вот свекольные румяна поверх белил мне класть не хотелось, а так адекватно.
   - Слышь, девушка, - проговорил за моей спиной секьюрити. - Тут служба скоро начнётся, а ты прямо под ногами стала.
   - Значит, и вправду так много народу, что затоптать могут? - я повернула к нему свою маску. Кажется, когда я входила, он её не видел, потому что слегка шарахнулся.
   - Тьфу, и вправду готка.
   - Готесса, - поправила я. - Готки - это в "Слове о Полку Игореве". Прекрасные готские девы. А у вас в самом деле так яростно причащаются плоти и крови Господней? Ну, что по человеку им нехило пройти?
   Я нисколько не повышала голоса, интонация была самая мирная и распевная, однако охранитель покраснел как бурак и взвился с пол-оборота:
   - Иди отсюда, сатанистка, пока добром просят.
   - Я не из таких, - ответила я. - Свою веру внутри ношу, а не напоказ выставляю.
   - Эту?
   И он брезгливо подцепил пальцем анкх. Поднял к моему лицу:
   - По чужому кресту вас и вычисляют. Тоже мне религия!
   - Хвали свою веру, но не оскорбляй другие, - провещала я со значением. Любимый лозунг асасинов - это такие средневековые наркоманы и террористы, - но оттого слова не становятся хуже.
   А поскольку своих хваталок этот дядюшка не отцеплял, я попробовала освободиться: вперед-назад.
   И по нечаянности уронила с маковки окуляры.
   Они хряпнули под его могучей ступнёй.
   - Теперь я не могу уйти, пока друзья не придут, - сказала я тихо. - Они тоже на службу собираются, выведут меня с закрытыми глазами. Чтобы солнце бельма не обожгло.
   Стражник открыл рот и только, наконец, попытался показать мне свой ум, как появился священник. Просёк ситуацию он мигом.
   - Ты, милая, одета вполне пристойно, только макияж бы стёрла с губ - уж очень ярок. И волосы закрыть не помешает. Косыночку себе в нашей лавке купи, если у себя не отыщешь.
   Либерал, однако.
   - Только с чего ты по-вдовьи наряжена? - продолжал он. - Мы на праздник сюда приходим, а не на помин души. Тут цветное и белое куда уместней.
   - Ох, батюшка, - вздохнула я. - Цветное - не для удручённой плоти, а белое - оно и есть самый траур. Как саван.
   Смиренно поползла от центра к одной из барочных колонн и стала там, покрывшись кружевной мантильей, которая как по волшебству вылезла из моего корсажа. Мой любимый цилиндр нипочём не влазил за пазуху.
   Освещение тут было в целом куда более терпимым и приятным, чем на улице. Народ сочился постепенно и неторопливо, закрывая меня от главных действующих лиц. Церковное пение я люблю куда больше евангельского речитатива, Но пока делать было нечего - пришлось вынести на своих хрупких плечах долгую службу.
   Наконец, сверху заголосили певчие. Самый любимый момент!
   Голос у меня мощный и полётный, хотя не очень поставлен. Природное меццо с контральтовым привкусом. Слова я побоялась накладывать на мелодию, чтобы не впасть в очевидное святотатство. И без того всё выглядело так, будто в хор миланских кастратов затесался юнец на самой грани половой зрелости.
   Разумеется, тут меня крепко взяли за локоток и вывели под мои приговоры:
   - Другие бабуси ведь подпевают, разве нет? И с фэйс-контролем у меня в порядке. А друзей, так и быть, на паперти встречу, чтобы сюда не заходили. Вот так и не удалось в очередной раз.
   Полная ерунда. Я сегодня уже раза три добилась чего хотела.
  
   ..И вот я смотрю на Христов Замок со стороны: толстый перст, зажатый в кулаке. Конечно, выглядывать неизвестно кого на обрывистом крыльце - не самая лучшая методика, тем более что под старинными дубами лежит почти непроницаемая тень, а ветерок приятно леденит кожу под моими шелками. А снаружи играют в свою безумную игру пронизанные светом краски: версальская зелень газонов, перекормленные розы и лилеи, выстриженные садовыми ножницами витые миксбордеры. Тоже в духе домашнего барокко.
   Меня видно из прорезей галереи, оттого жду я не очень долго: и вовсе не приятелей по цвету и расе.
   Ага, вот и ловец поспешает. Отделяется от струйки самых торопливых прихожан и течёт в мою сторону. После небольшого скандала на диво толерантные служители божьи почти всегда стараются этот скандал замять.
   Молодой человек в сером кителе прямого покроя и брюках. Светлый шатен, причём, похоже, натуральный: редкость в наши интернациональные времена. Говоря откровенно - рыжий. Огонь и белизна почти без веснушек, золотые глаза. Черты лица и фигура также не без приятности. Хорист или служка?
   - Я вам новые очки принёс, - говорит без каких-либо вступлений и опускается рядом на скамейку, направляя их на меня, точно указку. Brendasport. Марка так себе, но уж и то хорошо, что горнолыжные, почти такие же массивные, как моя недавняя потеря.
   - Пожалуйста, соблюдайте дистанцию, вы вторгаетесь в моё личное пространство, - чеканю я. - В смысле, отодвиньтесь подальше к краю.
   Это явно не совсем то, к чему готовился наш семинарист (ну да, униформу я распознала). Возможно, он ожидал того, что я не куплюсь. Может быть, напротив, полагал, что я инстинктивно потянусь за даром, а потом отдёрну пальчики.
   А теперь слегка сбитый с панталыку студент послушно ёрзает вдоль скамьи крепкими спортивными ягодицами.
   - Простите, мне ведь говорили, что у готов свой этикет. Который позволяет мужчинам и женщинам общаться без трений. Вообще извините нас всех, ладно? Люди в храме упёртые, но в целом ничего себе.
   - Конечно, о чём речь. Извиняю. Очки-то откуда?
   - Мои. Я в них не очень нуждаюсь: для походов что получше раздобыл.
   В непринуждённой беседе выясняются три вещи. Он щедр. Он горный турист со стажем, И, наконец, он куда лучше знает наши обычаи, чем признаётся.
   Окуляры я беру: грех отказываться от благодати. Слово за слово, нога за ногу, и мы уже не торопясь двигаемся к ближайшему постному кафе. Очень и очень неплохому, но цены там - не для рядовых богомольцев.
   Что ещё раз доказывает, что хорошенький мальчик работает приманкой.
   Ну, praemonitus praemunitus. На предупреждение рассудка забьём. И так вооружены неплохо.
   - А вы...можно на ты? - неплохо поёте. Поешь. Слух не абсолютный, но это поправимо.
   - Я не читаю по нотам.
   - Поют же "а капелла", верно?
   Верно. Церковнославянские мелодии крюкового письма.
   Я не читаю в твоих мыслях, говорю тебе. Только поют и "а капелла", союз тебе на язык так и не подвернулся, служитель культа.
   На прощанье мы обмениваемся посулами позвонить и именами. Ярослав и...
   - Леди Асфодель.
   - Что, так и покрестили? Этим анкхом, наверное?
   Проявлено недурное чувство юмора.
   - По паспорту Александра. Сокращенно - Ася Журавлёва.
   Карты на стол. Покрыто.
   - Слава. Ярослав Евгеньевич Гиляров.
   Сюркуп!
   Очень красивая фамилия. Потомственный колокольный дворянин. Сущий соблазн для меня.
   Хождение журавля к цапле и обратно, всякий раз с нехилой рыбкой в клюве, продолжается довольно долго: хватило бы не одного сома на уде выводить.
   Каждый раз я демонстративно расстаюсь с какой-нибудь очередной защитой. Правда, острю:
   - Любой семинарист подбивает бабки с гнусным расчётом: окольцевать дамочку.
   - Без этого прихода не будет, - Слава пожимает плечами. - А он - отцовское наследие, можно сказать. Леса вокруг стоят богатейшие, поля широкие, интернет беспроводной.
   - Кантор из меня, как из козы барабанная шкура.
   - Выучишься. Тут не консерватория, а село. С аутентичным храмом тринадцатого века. Псковский стиль. Псковская школа иконописи.
   - Кроме того, я собираюсь зарабатывать личные деньги: у меня образовался свой круг заказчиков.
   - Асенька, когда семья разрастётся, всё твое умение понадобится там.
   - Куда уж денусь. Только учти, каждый год устраивать кладку, будто саранча, я не собираюсь.
   - Сколько детей Бог даст, стольким и радоваться буду.
  
   На любой пароль готов отзыв. Правильная охота с флажками. Нет только одного вопроса и одного-единственного ответа - и то, и другое из трёх слов, - но лично я не собираюсь его добиваться. Слишком Ярослав хорош собой, чтобы мне хотеть чего-то сверх уже данного. Хотя бы и любви.
   - Слав, ну не могу же я вот так насовсем со своими друзьями-заказчиками распрощаться. Нужно девишник соорудить. Заодно с мальчишником. И показать им тебя, чтобы примирились с мыслью о разлуке.
   "Почему разлука, - наверное, хотел сказать он. - Я не буду тебе мешать, если захочешь уделять прежним друзьям часть времени".
   "Потому что на одну приманку, как ни будь она жирна, тащится лишь одна рыбка, - не ответила я. - У готов гаремы не приняты".
   Когда уже и платье, и фата из чистейших бело-кремовых материй были мной придуманы и сшиты, а день свадьбы должен был вот-вот грянуть, мы собрались.
   Я было попробовала намекнуть Славе, что крипт моей любимой церкви, где не так давно хранились гаванские сигареты в тюках, а теперь собираются устроить дешёвую столовую для нищих, - не самое лучшее место для тусовки. Но он внял не очень, потому что имел свои резоны: за аренду платить не надо, табачный запах легко убрать, воскурив чуточку ладана, а на тот пожарный случай, если нам понадобится что-нибудь вскипятить или вообще приготовить, имеются электроплиты.
   И вот в назначенный день и час мы стали у разверстой подвальной двери, а вереница утончённых аристократов с того света стала спускаться вниз парами. По ходу они учтиво кланялись мне и моему жениху: нижние юбки и подошвы сапог при этом крахмально поскрипывали, полы длинных жакетов и сюртуков слегка колыхались под сквозняком, тянувшим снизу.
   - Красота какая - антикварная. Старинная, - прошептал Ярослав мне на ухо. - Только нужно было бы тебе посветлее нарядиться. Того и гляди сольёшься с массой.
   - Это у тебя свадебный фрак не испачкается от лишнего раза, - ответила я. - Мои-то кружева и оборки мигом посереют от пыли.
   Потом мы повернулись и канули вслед за прочими вниз по крутой винтовой лестнице.
   Электричество подмигивало нам вслед тусклыми глазками, снизу доносился уютный аромат свежеиспеченного хлеба и терпкого вина: кое-кто из моих прежних сестёр постарался.
   Только вот когда мы со Славой одолели последнюю ступеньку, весь свет с громким щёлком вырубился. С долгим, натужным скрипеньем затворилась дверь.
   В густой тьме нас обступили белые маски с провалами на месте ртов и бровей. И ни слова.
   А со всех стен глядели прозрачные, словно кисея, силуэты: Скользящая подняла руки к сводам и распустила по ним свой зыбкий плащ, будто крылья, Дракон приоткрыл мохнатую пасть и завил вокруг колонны тонкий, одетый звездами хвост, Голландка двигалась на всех парусах, будто готовясь унести всё собрание в неведомые дали. А в глубине с легкой иронией наблюдал за испугом моего мужчины Монах в широкой рясе и доходящем до самых бровей куколе.
   Слава покрепче стиснул мне руку.
   - Ничего, они тоже пришли попрощаться, - ответила я в полный голос, и его распевы заметались между полом и потолком словно стаи летучих мышей.
   - Мы тоже пришли помянуть чужую свободу, - нестройным хором вторили маски. - Опеть невесту, нарядить суженую.
   Мой будущий муж кое-как пришёл в себя. Отпустил изрядно помятую перчатку.
   - Надо подняться и сказать, что тут не всё в норме, - сказал он громко.
   - Не ходи никуда, - посоветовала я спокойно, - Изо тьмы да во тьму переходить опасно. Лестница крутая, ступени скользкие. Подожди.
   На этих словах зажглись сотни толстых свечей из чёрного воска. Человеческие силуэты мягко выступили из мрака, феерические - без остатка растворились в нём.
   - Молодец твой парень, - с удовольствием произнёс Грим, мой лучший френд и муж моей доброй френдессы Сириэль. - Не завизжал и не струхнул ни разу. Достойно!
   - Вельми достойно, - снова раздался хор нестройных голосов.
   - А теперь, друзья, настало время есть, пить и веселиться! - крикнул Грим.
   На этих словах скрипнул рычажок реостата, и всё пространство подвала залилось мягким рыжеватым сиянием. С кастрюль и котлов мигом слетели крышки, победным залпом отсалютовали пробки от шампанского... ну и много чего было тут наготовлено и принесено. Даже гитар было две, не говоря о свистковых и ударных. Кроме готов, присутствовал и самый натуральный сакс с виртуозным свингом, так что получилась вполне себе живая музыка.
   Вот так и резвились мы непонятно сколько времени, сотрясая столпы и непробиваемую для звуков крышу. И все, кроме Славика, понимали, что Теневые радуются и ликуют вместе с нами.
   Так быстро улетело время, что наряжать невесту и сдувать пылинки с жениха в самом деле пришлось на этом самом месте.
   Я торжественно поднимаюсь по ступеням, похожим на улитку, придерживая подол. Атласные трубы складок переливаются синим, розоватым и лиловым, как свежий снег на рассвете. Корсаж держится на пластинах китового уса, как в старину. Кружевная косынка лежит поверх декольте, из рукавов видны лишь кончики пальцев - ногти начернены в цвет волос, - а волосы пущены по спине и смутно блестят из-под фаты, словно полированный обсидиан. На шее - серебряный крестик с кельтским кругом, лицо и даже губы чуть напудрены, чтобы не бросалась в глаза природная смуглость. Покров и убор нетронутой чистоты.
   На предсвадебной исповеди отец Ксенофонт реально удивился, что я девственница. Даже не сразу поверил. Он что - ко всем будущим попадьям такой непомерно толерантный?
   - Не разменивать же червонец на пятаки, - ответила я коротко.
  
   И вот мы стоим перед аналоем рука об руку. Я в белом, он, как положено будущему священноотцу, в чёрном. Считается, что тот, кто ступит на молитвенный коврик первым, того и власть в семье: ну, я на своём не настаивала. Сзади дружка жениха и подружка невесты - оба из моего готского круга, который так необходимо соблазнить во имя торжества православия, - держат над нами уменьшенные копии здешнего купола, дожидаясь, когда смогут их нахлобучить.
   Ловля на крючок прекрасной мужественности. Канторства. Красоты. Вечной любви до гроба.
   Одного не знают ни священник, ни диакон, ни жених.
   Если чёрное - защита от того, что внутри, белое должно пропускать это внутреннее наружу.
   Что с успехом и делает.
   Лучи того и другого света схлёстываются, скрещиваются, как шпаги, вьются, переплетаясь друг с другом, и я - похоже, что вообще одна, - вижу, как плавятся и обтекают от незримого жара украшения на стенах, а иконы начинают обильно мироточить.
   Появляются обручальные кольца, их надевают на лапки редких птиц. Мой муж, который до сих пор не отводил глаз от брачевателя, поворачивает их ко мне, улыбается.
   Зрачки огромны и черны, как смола, и прежнее золото в них тонет.
  
   В номере гостиницы для паломников и туристов, который снят во имя нашего обоюдного священнодействия, мы торопливо раздеваемся из белого и чёрного, чтобы скрепить духовный брак нашей плотью. Смуглянка и Белоликий. Впадаем друг в друга, как река в море. Нам больно и сладко - у обоих это впервые. Новая краска на белом полотне, белых кружевах и шёлке: густо-пурпурная.
   Внезапно Ярослав приподнимается на локте, повертывает взгляд к окну и говорит:
   - Ась, что это там такое?
   Вдалеке упрямый фаллос, который тупо насилует вечернее небо, утончается до благородно-острого клинка, становится чёрной базальтовой скалой, венчающей горные склоны, расширяется понизу широкими складками контрфорсов, открывает высокие порталы... Крылатые горгульи ползут вниз, открыв пасть. Огненные пряди выходят из-за хищных зубов, сплетаясь в безвременную розу.
   - Теперь это наш с тобой дом. Наш с тобой приход. Отныне и навсегда.
  
   Вы, кто охотится на нас и думает, что победил! Никто из вас не знает, что в конце концов дичь торжествует над ловцом, и это благо для самого ловца. Что победа равна поражению. Что жизнь и смерть - одно. Что дьявол нисколько не равен Богу, а вот человек может стать с Ним рядом. Что свет не противоположен тьме, а тьма - свету, и оба они - в руках Господа.
  
Вот - церковь, а вот - колокольня, откройте двери, где же весь народ?
Готесса []Гот в раздумье []
  
© Мудрая Татьяна Алексеевна
Оценка: 4.43*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список